Довольно часто люди, пережившие травматическое событие, чувствуют гнев, злость или даже ярость. Как правило, эти чувства направлены на тех, кого выживший считает виновником или назначает ответственным за приключившееся с ним несчастье. (Впрочем нередко гнев, злость или ярость оказываются отклонены от непосредственного адресата и перенаправлены на его более доступные и безопасные символические замещения: на близких, друзей, детей, домашних животных или терапевта).

Однако, для некоторых людей, переживших травматический опыт, последующее столкновение с их собственными интенсивными чувствами гнева, злости или ярости по целому ряду причин оказывается невозможным.

Не секрет, что и вне травматической ситуации у многих из нас полноценное проживание гнева блокировано строгими культурными запретами и нормативами, которые мы усвоили в детстве, бесчисленное количество раз выслушав в свой адрес: “не злись!”, “не кричи!”, “успокойся!” и т.д. Иногда усвоенные в детстве стереотипные эмоциональные реакции во взрослом возрасте оказываются подкреплены и усилены, например, жесткими профессиональными требованиями или нормами корпоративной культуры, не предполагающими прямого выражения сложных чувств.

Гнев и агрессия очень мощно и повсеместно культурно табуированы. Даже для мужчин. А если вы -- женщина, то свободно и беспрепятственно выразить свои гнев, злость и ярость вам скорее всего удавалось примерно также часто, как посидеть в кресле пилота бомбардировщика или постоять за штурвалом корабля-миноносца. Т.е. чуть реже, чем никогда.

В этом контексте неудивительно, что, пережив травматическое событие, некоторые из нас сосредотачивают все свои психические усилия отнюдь не на том, чтобы в полной мере прочувствовать и осознать, что ярость благородная вскипает, как волна , а на том, чтобы всеми силами защитить себя от осознания и проживания своих же собственных агрессивных чувств.

При таком варианте развития событий, бессмысленность и беспощадность травматического события, которое нам пришлось пережить, порождает в нас вовсе не гнев , злость или даже ярость , а неконтролируемую тревогу .

Тревога всегда имеет индексальную природу, являясь надежным индикатором наличия в психическом аппарате испытывающего ее человека обширного конгломерата вытесненных бессознательных представлений.

В тех случаях, когда интенсивная тревога оказывается ведущей эмоциональной реакцией на травматическое событие, она, как правило, маркирует наличие у выжившего бессознательных представлений о возможности – или даже о неизбежности -- дальнейшего насилия и/ или разрушений в будущем. В частности, переживание интенсивной тревоги зачастую оказывается связано с фантазиями о насилии, вызванном и обусловленном гипотетической реализацией собственных разрушительных импульсов того человека, который ее испытывает.

Итак, порой, пережив травматический опыт, мы оказываемся напуганы не (с)только тем ужасным событием, которое с нами произошло, сколько теми интенсивными чувствами (гневом, злостью и яростью), которые это событие вызвало в нас. Соответственно, мы можем прикладывать поистине титанические усилия для того, чтобы как можно дольше удерживать от осознания собственные – актуализированные травмой -- агрессивные импульсы.

Однако, стоит отметить, что если по тем или иным причинам мы настойчиво избегаем столкновения со своими настоящими чувствами, то чисто статистически мы обрекаем себя на то, чтобы страдать от последствий травмы в течение наиболее длительного периода времени.

Стараясь защититься от собственного гнева -- вызванного тем, что с нами произошло, -- мы, как правило, прибегаем к двум стандартным защитам: к отрицанию и к проекции . Именно отрицая или проецируя собственные сложные чувства (гнев , злость и ярость ), мы освобождаемся от непереносимых для нас агрессивных побуждений, фантазийно располагая их либо в других людях, либо во внешнем мире.

Если отрицание и проекция срабатывают успешно, мы на время перестаем ощущать опасность от тех деструктивных чувств, которые расположены внутри нас. Однако мы неизбежно платим очень высокую цену за это ложное чувство внутреннего комфорта. Отрицая и проецируя собственную деструктивность, мы неминуемо начинаем чувствовать себя плотно окруженными враждебными и угрожающими силами, расположенными вовне. В результате окружающий мир поневоле переживается и ощущается нами как тотально небезопасный, наполненный и переполненный самого разного рода угрозами и несчастьями.

В связи с этим, на фоне первоначальной интенсивной тревоги у пережившего травму человека может также возникать фобическая симптоматика.

Например, мы можем начать бояться выходить из дома. Или нервно вздрагивать от каждого стука или звонка во входную дверь. В таком измененном состоянии самые безобидные стимулы могут – и с большой вероятностью будут – восприниматься нами как представляющие реальную опасность, заключающуюся прежде всего в фантазийном возвращении нам нашего же собственного, спроецированного вовне, гнева. Мы можем решить не открывать дверь доставщику пиццы; или даже вовсе не выходить на улицу, не совершать ошибку. “Зачем выходить оттуда, куда вернёшься вечером / таким же, каким ты был, тем более — изувеченным ?”

Таким образом, именно невозможность проживать и выражать гнев, злость или ярость после столкновения с травматическим событием может стать причиной возникновения, развития и укоренения как хронической тревожности, так и фобической симптоматики.

В этом контексте особую важность приобретает непростой процесс постепенной пост-травматической ре-интроекции гнева , злости и ярости. Ре-интроекция – это процесс, обратный проекции (как защитному механизму). Он подразумевает изъятие фантазий о гневе, злости и ярости из других людей и/или из окружающего пространства и возвращение этих чувств себе, аккуратное их присвоение и гармоничную ре-интеграцию в собственный внутренний мир.

Очень полезно помнить при этом о том, что гнев является очень действенной и мощной формой ассертивности, настойчивости и умения постоять за себя. Гнев , злость и агрессия напрямую связаны с (не только физической) потенцией, внутренней силой, могуществом, эффективностью и результативностью. Таким образом, присвоение собственных агрессивных импульсов делает возможным возникновение у выжившего желания и решимости восстановить и вновь отстроить свою жизнь после того, как в ней произошло разрушительное травматическое событие.

Таким образом, осведомленность о собственных сложных чувствах, развитие способности к их распознаванию, осознанию и проживанию позволяют отделить и дифференцировать внутренние агрессивные импульсы от реальных опасностей внешнего мира. Это, в свою очередь, открывает возможность для того, чтобы – даже после столкновения с травмой -- мир вокруг был заново переоценен и переосмыслен, воспринят в модифицированном, измененном и, возможно, более реалистическом ключе. В этом новом мире, стук в дверь, скорее всего, окажется просто стуком в дверь, а не тайным сигналом о начале 3-ей мировой войны.

В свою очередь, адекватный взгляд на реальные, а не фантазийные, опасности внешнего мира несомненно означает более гибкую и творчески приближенную к реальности способность адаптации к условиям внешней среды.

***
Кстати, 25 февраля на платформе edunote.ru я проведу вебинар из серии “Анатомия травмы: психоаналитический подход в теории и практике”. Прочитать анонс и зарегистрироваться можно тут: https://edunote.ru/course-331

-------------------

Мария Кутузов, PhD | dr.maria.kutuzov@gmail.com | +1-780-982-97-95

---

Вы можете стать участником актуальных вебинаров, смотрите РАСПИСАНИЕ вебинаров